По страницам военной летописи

Немного осталось в райцентре тех, кто помнит довоенные Чашники в деталях, чье детство прошло в местечке, и кто застал его в годы военного лихолетья.
Своими воспоминаниями поделилась чашничанка В. С. Гаврилова. Педагог со стажем работы более 43 лет, 31 из которых возглавляла учреждения образования как здесь, в Чашниках, так и в России, где начинала свой трудовой путь молодая талантливая учительница.

Родилась Виталиса Степановна в Витебске, где связали свои судьбы ее родители, уроженец Смоленщины (г. Велиж) Степан Леонтьевич и витебчанка Ванда Николаевна. Позже в семье появились еще двое ребятишек – Идалия и Юрий. Отец после окончания землеустроительного техникума работал инженером-землеустроителем в райземотделе. В скором времени после рождения первенца семья Себежко переехала на новое место работы Степана Леонтьевича. Так в семейной биографии появились Чашники.
Жили сначала по улице Пролетарской (Золотая Гора), затем в доме, который находился на месте современного здания почты. Он был на две семьи, в одной части жил портной по фамилии Шипуля, в другой – семья Степана Себежко.
“22 июня в 1941 году выпало на воскресенье, базарный день в Чашниках. Базар располагался неподалеку от нашего дома, было людно, сельчане торговали живностью, ремесленными изделиями. Потом вдруг все быстро разъехались, по громкоговорителю объявили о начале войны, – вспоминает Виталиса Степановна.
Первая бомба попала в еврейскую синагогу (занимала она часть территории, на которой расположены сейчас ресторан и кулинария), вторая – неподалеку, как идти на улицу Октябрьскую, воронки были диаметром около двух метров, но никто не пострадал. А под вечер в небе над Чашниками появился самолет и начал строчить из пулемета. Отец нам сказал прятаться за дерево с обратной стороны по направлению к самолету, мы прятались. Служила укрытием усыпальница собора (сначала на месте теперешней гимназии был униатский собор, затем в том же здании костел, православная церковь, поэтому жители называли строение по-разному). А было это здание, построенное в XVI веке, настоящим памятником культурного и исторического значения. Такие живописные изображения были представлены под куполом – не передать, как живые. Работа была итальянских мастеров. Кирпичи в кладке скреплялись раствором из яичного белка. При Советской власти были районный Дом культуры, библиотека. Когда люди собирались на какое-либо мероприятие, все смотрели не на сцену, а вверх, под купол, настолько манили взор великолепные художественные изображения. Вскоре потолок сделали закрытым.
Первым делом оккупанты выяснили у населения, есть ли в местечке так называемые “неполноценные” люди, имеющие какие-либо отклонения в развитии. Были в Чашниках Гаша, безобидная женщина, помогающая кому со стиркой, кому по хозяйству, Егор, Герасим. Вот на них кто-то и указал. Всех троих немцы расстреляли. Первым секретарем РКП(б)Б в районе была женщина, ее тоже расстреляли одной из первых.
В результате военных действий на территории района группа военных попала в окружение, среди которых был дальний родственник отца, военврач, хирург Мусаков. Местные жители помогли им с одеждой, но нужны были документы, удостоверяющие личность. Отец помог с документами – Мусаков по документам стал Михасевым. С однополчанами он ушел в партизанский отряд. Степан Леонтьевич также держал связь с партизанами. А я, будучи девчушкой, когда папа отправлял в сторону польского кладбища (было оно на месте “Универсама”) посмотреть, есть ли там немцы, полицаи и сколько их, я и не подозревала, что выполняю задание партизан. Или отправлял в сторону Слободского моста уточнить расположение дзотов, складов и т. д. Мощеная улица (теперь Ленинская) в довоенных Чашниках заканчивалась на перекрестке переулка Доватора и поворота на центральную котельную.
Немцы чувствовали себя хозяевами. Приходили в дом, открывали шкафы, доставали все, что хотели, забирали понравившееся. Мы стояли все как по струнке, страшно было. Недалеко от нашего дома стоял дом бургомистра Сороки (он погиб от взрыва мины, установленной сыном главного врача местечка Аликом Терешковым на древке красного флага 1 мая 1942 года).
Отца немцы заставляли чертить карты, ведь ввиду профессиональной деятельности делал это превосходно. Но он копировал всегда несколько экземпляров и для партизан. У немцев были точные картографические сведения о нашей местности.
Немец Кляйн стал хозяином бумажной фабрики, и каждое утро на бричке отправлялся туда. Был у него переводчик, прибалтиец Карл. Он после отбытия хозяина на фабрику вместе с моим отцом, соседом портным Е. Шипулей (у него Карл заказывал вещи) слушали сводки Совинформбюро, полученные сведения доставляли партизанам, в том числе их передавала и я. Был такой случай: к нам зашел переждать грозу немецкий офицер (отец у него был немец, мать – полька, он понимал русский, польский, мама тоже говорила на польском), а через некоторое время зашли еще двое немцев, эти двое начали грубо ругаться, угрожать оружием. Из другой комнаты внезапно к ним вышел офицер и, строго спросив о цели визита, привел их в неимоверное замешательство. Спешно отрапортовав, они скрылись. Когда мама спросила офицера, что было бы, если б не его присутствие в нужный час, он ответил: “Очень плохо все бы завершилось”.
Видела я, как вели на расправу евреев в страшный февральский день 1942 года. Дом наш был в центре. Вначале по городу развесили на столбы объявления о том, что всех евреев отправят в Палестину, стоит взять с собой необходимые ценности и явиться в собор 11 февраля. Накануне дня расстрела многие подчинились , шли в собор сами, иных принуждали. В ту страшную ночь там стоял такой стон, что не передать. Одну девушку, еврейку, расстреляли у меня на глазах. Семья евреев Абрамовых буквально накануне вернулась из Америки, их расстреляли вместе с остальными. Уже летом цыган постигла та же участь. Табор немцы обнаружили неподалеку от местечка.
Связь с партизанами и для отца не осталась безнаказанной. По чьему-то доносу Степана Леонтьевича арестовали, били нещадно, допрашивали. Даже мне достался удар немецким кованым сапогом, когда я принесла отцу передачу.
Мы уже не надеялись ни на что, но по счастливой случайности на одном из допросов в качестве переводчика позвали Карла (основной, полицейский Яшка, очень жестокий, был занят на облаве), и он сказал гитлеровцам, что для более достоверной и полной информации надо отпустить отца и установить за ним тщательную слежку. К нему прислушались, и в тот же вечер отца отпустили. Совсем поздно пришел к нам домой связной и сообщил, что срочно надо уходить, иначе мы все погибнем. Целую ночь мы собирались: прятали нажитое, разбирали маршрут для каждого. И вот на рассвете отец, взяв косу, отправился в сторону теперешней больницы, якобы на сенокос. Тогда там был пустырь. Благодаря своей профессии он прекрасно знал каждый участок города. Ему удалось обойти полицейские посты. Мама с братишкой на руках пошла по улице Фрунзе, я, взяв грабли, по Ленинской. Мне повезло, полицейский отвлекся на сбежавшую корову возле кладбища, я и прошмыгнула. Родная тётя, Реня, мамина сестра (работала учительницей), смогла захватить с собой даже зимнее пальто. Через все посты она проехала на подводе, попросившись в попутчики к соседу, ехавшему на мельницу молоть зерно (мельница находилась не доходя до теперешнего здания топсбыта). Больше всего мы беспокоились за маленькую Идалию, которая тоже была отправлена одна. Папа объяснил ей, как идти. Но когда мы все встретились в условленном месте, в Почаевичском лесу, малышки все еще не было. Мы очень переживали. Отец и тетя направились ей навстречу и привели к нам. Какая это была радость – быть всем вместе! Мы не горевали о брошенном доме, нажитом добре, плакали и обнимались, радуясь, что выбрались из города. Отец, когда мы еще собирались дома, сказал мне: “Дочка, мы уходим в партизаны, смотри, если поймают, чтобы не выдала”. По сей день, если мне доверят что-нибудь важное или секретное, никому не скажу и тайну не выдам.
Отец и тетя пошли в д. Невгодово к партизанам, те дали лошадь, довезли нас до Кушнеровки, где стоял второй партизанский отряд, комиссаром которого был П. И. Мурасин (его жена О. Н. Мурасина была в партизанском отряде медицинской сестрой). Всем дали работу, тетю Реню определили пулемётчицей. Штаб бригады, комендантский взвод находились в д. Ляховичи Лепельского района. Я работала в госпитале, врачом был Мусаков. Авиация сбрасывала парашюты с оружием, помню, как прислали нам двух радисток, Валю и Аню. Мама трудилась по хозяйственной части, помогала в госпитале, делали мы бинты сами из парашютов, пекли хлеб. Отец составлял карты района и схемы местности, расположения немецких гарнизонов с обозначением военных объектов, был проводником при нападении на немецкие гарнизоны, выполнял другие задания командования. Мне и в разведку приходилось ходить. Как и отец, хорошо чертила. Помню, подходят ко мне комбриг Федор Фомич Дубровский и заместитель командира Сергей Васильевич Маркевич: “Дочка, помоги, срочно надо послать сведения на фронт”. Оставалась, чертила картосхемы. В бригаде была строгая дисциплина, за мародерство – расстрел. У “дубовцев” были кубанки белые, сверху красные ленточки накрест. Это их отличало от других бригад. Партизанская бригада “Дубова” действовала в Чашникском, Лепельском, Ушачском, Бегомльском районах Витебской и Минской областей.
Много пришлось перенести: голодали, тифом болели. Когда сбрасывали немцы бутылки с зажигательной смесью, пламя поднималось высоко, и вот я обожгла сильно руки, споткнувшись и упав как раз на таком месте. Долго лечили меня.
Страшные времена были, когда началось немецкое наступление на партизан, блокада. Немцы стянули к Палику резервные части, окружили нас, и уйти было невозможно. Только спустя время, когда надо было или прорываться, или погибать, партизаны пошли на прорыв. Шли по лесам день и ночь, двигались из д. Гута Ушачского района, где был аэродром. Немцы сбрасывали ящики, наполненные небольшими минами, которые рассыпались и взрывались, едва коснувшись деревьев.
Но перейти реку нам не удалось, много погибло наших, река Березина побагровела от крови, пришлось вернуться. Было это непросто, потому что по дороге встретились немцы, и мы сказали, что беженцы из Витебска, идем в деревню просить милостыню. Нам посчастливилось вернуться. Много перенесли, тетя Реня долгое время простояла в болоте, когда окружили немцы. Нельзя было и звука подать.
Будучи связной до июля 1943 года, затем в партизанах, до июля 1944 года, считай, два с половиной года помогала, чем могла, чтобы освободить нашу родную землю от фашистской нечисти. И всегда верила в Победу.
И вот мы вернулись. В нашем доме располагалась военная комендатура, все до самых окон было завалено бумагой. Мы некоторое время топили печку немецкой документацией. Было очень тяжело и после освобождения.
Виталиса Степановна окончила Смоленский педагогический институт, работала в Смоленской области, затем в Калуге учительницей истории, около двадцати лет трудилась в российских школах в качестве директора. Через время (в 1981 году) судьба привела на родину, в Чашники. И здесь В. С. Гаврилова нашла свое предназначение. Также преподавала историю, более десяти лет возглавляла вечернюю школу в райцентре. Общий педагогический стаж Виталисы Степановны насчитывает более четырех десятков лет. “За которые, — с гордостью отмечает собеседница, — ни одному ученику мной за год не была поставлена двойка. Ведь историю надо прежде всего понимать — испытывает ученик трудности с устным изложением материала, пусть начертит, сформулирует информацию в табличном выражении”. За профессионализм, порядочность и доброту пользовалась заслуженным уважением Виталиса Степановна и среди коллег, и среди учеников.
Сын, Владислав, живет и работает в Москве, дочь, Елена, всегда рядом, живет с матерью, уже и внуки взрослые.
Много интересного и познавательного из истории района, его военного прошлого рассказывает Виталиса Степановна.

Оккупационный режим, установленный 4 июля 1941 года, принудил все население жить по новому, но не принять новый порядок. Начинали деятельность подпольные организации. Было все крайне опасно, так как всюду за всеми следили.

***
Сосед, Егор Шипуля, после войны потом рассказывал, как всполошились немцы и полиция после нашего побега. Гарнизон в Чашниках стоял внушительный. А тут целая семья ушла. Мы были первыми, кто всей семьей ушел в партизаны. Организовали за нами погоню. По рассказам даже приказ был отдан: “Всех не догоните, хоть щенят поймаете (это о детях)”. Но не догнали никого.

Все мы дождались освобождения. Радостная весть застала в партизанских лесах под Лепелем. Слова: “Наши идут!” были в прямом смысле словами спасения. Лес загудел. Из окрестных деревень бежали сельчане. Из-за начавшейся операции “Багратион” немцы отвели свои части к наиболее важным объектам, пришли советские войска. Легендарную “катюшу” видела совсем близко”, — вспоминает бывшая партизанка.

****
Сегодня наш город, уютный и красивый, намного отличается от того, о котором повествует летопись времени несколько десятилетий назад. О войне напоминают памятники и обелиски, которые увековечивают подвиг народа. Архивные сведения свидетельствуют о суровых годах военного лихолетья, а ветераны той далекой и одновременно такой близкой войны, делясь своими воспоминаниями, завещают нам беречь мир на земле, чтобы не повторять ошибок прошлого.

Наталия ШИРКО.